Быличка «Барские червонцы« духе тургеневского «Бежина луга».
— А что, ребята, слыхали про Гаврилу-кузнеца? — начал вдруг Федя, поправляя ворот рубахи. — Как он барские червонцы нашёл да после третьих петухов помер?
Мы сидели у костра на покосе, и я, городской, слушал эти разговоры, как сказку. Но мальчишки говорили серьёзно.
— Это в старом господском доме было, — подхватил Илюша, ковыряя палкой угли. — Гаврила, значит, пошёл ночью за гвоздями в развалины. Видит — в щели меж кирпичей что-то блестит. Выковырял — золотой червонец, а на нём цифры: 1824.
— А на дворе-то как раз 1824-й и был! — вставил Костя, крестясь.
— Ну, Гаврила обрадовался, — продолжал Илюша, понизив голос. — Стал дальше искать. Нашёл ещё два: один — 1825, другой — 1826. Принёс домой, а утром женка будит — а он холодный, с червонцем в руке. Как был год — так и помер.
— А другие два? — спросил Петя.
— Кум его, дурак, взял 1825-й — на Вознесенье под телегу попал. А третий червонец в волость отдали — так старшина через год сгорел, когда изба запылала.
Наступило молчание. Только сверчки трещали в траве.
— А я, — вдруг сказал Ваня, самый младший, — видел, как в том доме огонёк ходит…
Все переглянулись. Я хотел было засмеяться, да увидел, как у Феди руки дрожат, а Петя незаметно три раза плюнул через левое плечо.
— Барин, значит, считает, кому червонцы раздать, — прошептал Костя. — Он и теперь там…
Только Костя договорил про барина, как в кустах у ручья сухо хрустнула ветка. Все встрепенулись.
— Это выдра, — буркнул Петя, но сам не сводил глаз с темноты.
Костер вдруг странно вспыхнул, осветив бурьян до самой речки. И в этом рыжем свете мне показалось — мелькнула тень в длинном, будто старинном, кафтане.
— Гляньте! — прошептал Ваня, цепляясь за Илюшу. — Вон у ивы…
Но там уже ничего не было. Только ветер шевелил лозу, да где-то очень близко застонала выпь — ровно так, как стонут старухи на поминках.
— Чур меня, чур… — забормотал Федя, пряча за пазуху медный крестик.
Вдруг со стороны барского дома донесся явственный звон — будто кто уронил горсть монет на камень. Петя вскочил, но тут же сел, бледный как полотно.
— Не ходи… — схватил его за полу Илюша. — Это он… червонцы считает…
Мы притихли, жались друг к другу. Даже собаки зарылись в сено, только хвосты дрожали. А в темноте за костром снова зашуршало — медленно, словно кто-то тяжелый шел по сухой траве, обходя наш круг.
— Спите, ребятки… — вдруг неестественно тонким голосом сказал Костя и тут же испуганно зажал рот ладонью.
Больше никто не проронил ни слова до рассвета.
А утром на краю поляны нашли три медяка — новенькие, будто только из-под чекана, с едва заметными царапинами там, где должны быть цифры…
